Рынок, он и в этом мире рынок. Толчея народа, растекавшегося между лотками и стремящегося по своим делам. Те, кто пришел сюда за покупками, старались нас обходить. А вот торговый люд, наоборот, – лип со своими товарами. Я вежливо приподнимал руку, когда кто-то из них стремился ко мне, а вот лара, словно назло, улыбалась торговцам и щупала предлагаемый ей товар, спрашивала цены и даже иногда оспаривала слова купцов. Ну что-то вроде того, что эти ткани не могут быть из Ививиатского локотства, так как несколько грубы для этого. Покупать Альяна, как я понял, ничего не собиралась.
После лотков мы попали на площадку с десятком магазинов и трактиром. Меня заинтересовал магазинчик с резным клинком на вывеске, а лару – булочная или кондитерская… в общем, тут мы в связи с разносторонностью интересов на некоторое время разошлись.
Оружейный магазинчик оказался неважнецким, в отличие от цен в нем. Несмотря на старания продавца, мне там ничего не понравилось. Хотя мне ничего и не могло понравиться – с моей-то половиной империала в кошельке. Хватило бы лишь на средненького качества кинжальчик, и то если без ножен. Лара Альяна же вышла с медовыми пирожными. Сунув одно из них мне в руки, она заставила, нарушая все правила приличия, съесть его прямо на улице. Очень недурственно, как оказалось.
– Зайдем? – указала она рукой на серые ворота в бревенчатом частоколе.
– А что там? – Я пытался платком лары стереть с губ мед.
– Рабский рынок.
– Пойдем.
– Вот там, – она, слегка приподняв руку, указала на дверь в еще одном заборе, – загон. Туда сдают беглых рабов. Там же их моют и подстригают. А вон на той площадке можно посмотреть товар.
Рабский рынок был маленьким, под стать городу. Место, надо сказать, угрюмое. Я видел рабов и в цепях, когда ехали с братом к деду, и более свободно себя чувствующих, но как-то вот именно здесь осознавалось, что людей продают. Просто можно было подойти и, как барана, купить живого человека. Я не расчувствовался, но несколько отвратительно осознавать это. Дело не в показательной изнеженности чувств цивилизованного человека. Это действительно неприятно.
Рабы сидели в клетках либо стояли без оных вдоль стены. Некоторые из тех, что стояли, были к ней прикованы. На большинстве рабов – новенькая одежда серо-коричневого оттенка.
Лара оказалась на удивление чувствительна к созерцанию невольников. Нет, внешне она особо не проявила каких-либо эмоций… может, немножко серьезнее стала, зато рукав моего камзола в том месте, где лежала ее рука, подвергся некоторой пытке.
– Хорошие рабы, – подскочил гнусноватый типчик (хотя мне, даже будь он писаным красавцем, все равно показался бы таким), – все чистые, не больные, ни у одного нет насекомых. Алтырь, правда, уже ушел, но если господин либалзон выберет кого-нибудь, то завтра можно будет оформить бумаги на товар.
Я спохватился при упоминании одного из членов магического сословия и спешно стал перестраивать зрение. Пока были у балзона в доме, я как-то расслабился и перестал прятать взгляд – постоянно держать его скрытым, как оказалось, утомляет. Ну а когда покинули дом местного царька, я просто забыл об этой моей отличительной особенности. Работорговец напомнил мне о наличии людей, способных непреднамеренно узнать мою тайну. Вообще алтыри для меня были не особо опасны. Во-первых, даже если они почувствуют взгляд, то не смогут быть уверенными, что это именно взгляд мага, пока не проведут какое-либо магическое действие, не видимое обычным взглядом. А я на него однозначно не отреагирую. Да и делать они это вряд ли будут. По крайней мере, преднамеренно. А во-вторых, они не знают меня, и если прикрыть перстень либалзона, то могут решить, что я какой-нибудь странствующий маг.
Дело в том, что среди магов не может быть балзонов или грандзонов. Среди алтырей – могут, а среди магов – нет. Маги – это отдельная каста, живущая по своим законам и правилам. Ну и, в конце концов, даже если перстень не будет снят и вдруг каким-то невероятным образом алтырь поймет, что у меня есть магический взгляд, то не посмеет в открытую обвинить меня в чем-то. Разве что только доложит магам, которых в данном балзонстве быть не должно. Да и вообще вряд ли алтырь побежит к ним, так как представителей ордена Гнутой горы очень боятся. А даже если и поймет, и маг неподалеку будет, и алтырь к нему побежит… я за это время успею спрятать взгляд и буду все отрицать. Правда, мы с дедом не были уверены, что у магов нет иного способа определить мой дефект зрения. Очень много условностей…
– Мальчик вот, еще даже без печати, крепкий, – продолжил рекламу своего товара гнусный тип.
Тщедушный паренек лет девяти испуганно хлопал глазами, глядя на меня. В описание ему подошло бы сейчас скорее «сломается от ветра», чем «крепкий».
– Всего за империал отдам. Зубы не все, но они у него меняются. Может быть, либалзон хочет посмотреть рабынь?
– Да, хочет, – ответила вместо меня Альяна.
Рабынь было всего три. Две из них – лет сорока, третья помоложе: может, лет двадцать пять.
– Вот эта очень хороша. – Торговец задрал юбку той, что помоложе, до середины бедра. – Смотрите, какие ноги крепкие. Можно разной работе научить… – многозначительно оповестил он меня.
– Либалзон находится тут со спутницей, – осекла его Альяна.
– Я не имел в виду ничего плохого, лара… Я понимаю, что у либалзона много поклонниц…
Тут торговец осознал, что опять сморозил глупость, и поспешил перевести разговор на другую тему:
– У нас даже балесса есть, только либалзону со спутницей такой невероятной красоты она не нужна, разумеется…