Тысячник развернулся и пошел к основному зданию.
Потом уже нам сотники объяснили, что четыре года назад новик убил одного из воинов, и теперь все знатные сразу попадают под палки – спесь сбить. Жалобу писать не советовали, хотя мы и так не собирались. До нас один новик написал, только дракон прав по закону оказался. За попытку дуэли – десять палок. И не важно, что ты этого не знал. Незнание закона и в этом мире не учитывалось. Больше нас никто не задирал, ну и мы соответственно тоже. Розги, на местном звучавшее как «палки», отбивали все желание бедокурить как минимум месяца на три…
Второй раз мы были действительно виноваты. Я, возвращаясь из сопровождения обоза в Колское локотство, прикупил пару бутылок настойки… ну как настойки – чистого самогона. Само распитие спиртного было запрещено официально, но правило это нарушалось сплошь и рядом. Но нам же после выпитого захотелось лар, ну или хотя бы подавальщиц из трактира ближайшего села! Находившегося, кстати, отнюдь не рядом. Почти полдня добираться. Ильнас пытался донести эту мысль до нас. Но пьяным и стены крепости не преграда, и расстояние не беда. Получив отказ от стража на воротах, мы вернулись обратно. Подмешали в остатки настойки снотворного из зелий, которые мне щедро положили мать и сестра, и, вернувшись, чуть ли не силой, беря на «ты меня уважаешь», заставили воина выпить с нами. Почему мы решили, что на нас оно не подействует – не знаю, как и то, почему воин уснул прежде нас, – возможно, такой объем алкоголя слегка притупил действие зелья на наш организм. Мы успели запрячь лошадей и даже вывести их за ворота, где Ротимур начал неожиданно пытаться присесть на землю, я его соответственно поднять. Там нас спящих и нашли во время очередного обхода сотника. Поскольку ворота мы смогли только прикрыть, то официально наше прегрешение звучало так: «…подвергли смертельной опасности тысячу воинов и ослабили оборону крепости». Нам досталось по двадцать палок, воину со стражи – тридцать. Как нас били… а какую запись сделали в сопроводительных документах! Но я был счастлив. Нет, я не мазохист, и понятно, что, когда били, я проклинал и свое легкомыслие, и характер Ротимура и отнюдь не воспринимал эту экзекуцию в удовольствие. Я был счастлив, потому что мужик, который разменял по факту четвертый десяток, способен на безрассудства, пусть и пьяные. Я был счастлив, что я, а не кто-то другой отвечает за свои поступки. Это был я! Я! Какой бы то ни был, плохой или хороший, но я!
– Давайте быстрее, – торопил нас с Ильнасом Ротимур.
– Куда так торопишься? Пообедаем и поедем. – Я складывал в сумку вещи.
Час назад мы получили бумаги с отрицательными рекомендациями и настроение было ни к черту.
– Не-не, парни. На обед оставаться нельзя. Я был на кухне, там сегодня невкусно. Надо непременно до обеда выехать из крепости.
– Ладно… – Я, пристально поглядев на друга, стал более торопливо сталкивать костюмы в мешки – нам еще запрягать лошадей, а Ротимур зря спешить не будет.
– Рассказывай, – когда мы выехали за ворота, потребовал я.
– Что рассказывать? Мы эту крепость точно запомним – шрамы во всю спину. Они тоже должны запомнить нас. У тебя там мазь для растяжений была – ну та, от которой мышцы такими вялыми становятся.
– Ну, была.
– И не спрашиваю тебя зачем, но зелье, для того чтобы в туалет ходить быстрее, тоже было.
– Наверное.
– Вот если это смешать, а потом разогреть похлебкой, то, полагаю, эффект должен быть поразительным.
– Ты это… в общий котел?
– Нет. В сотницкий.
– Может, побыстрее поедем?.. – оглянулся Ильнас.
Распределение происходило в Дувараке. Ну что сказать… Не Москва, конечно, но город по местным меркам очень большой. Особенно если ты пересекаешь его на лошади. Ротимур оказался вообще приспособленцем по натуре – за въезд пришлось рассчитываться мне, а деньги, выданные отцом, таяли.
– К Свонку заедем? – Ротимур, в отличие от меня, не глазел по сторонам – не первый раз в столице.
– Он один живет?
– Нет. С родителями.
– Тогда не стоит.
– Обидится.
– Ладно, но после получения направления.
– М-да. К тому, что Пополот не пишет хорошего о новиках, я привык. – Угрюмый мужик, ознакомившись с бумагами, которые мы представили, поднял глаза на нас. – Но чтобы так красочно… Вы понимаете, что я вас должен засунуть туда, куда только дерьмо складывают?
– Догадываемся, – ответил я.
– В одну тысячу хотите?
– Конечно, – ответил Ротимур. – С нас бутылка дуваракского.
– Тогда бегите за бутылкой.
В магический круг этого Ротимура! Причем в прямом смысле! У меня и так-то гроши оставались! Бутылка обычного, не магического, дуваракского – почти пятьдесят башок! Полсотни башок! Тот мужик ведь и так мог нас направить в одну тысячу…
– Слушай, Ротимур, – не вытерпел я, – может, мы тебя продадим в рабы?
– Элидар, я с первой оплаты все верну.
«Ага. Так же, как долг Дартину», – промелькнула мысль, но вслух я ее не произнес: Ротимур хоть и безбашенный, но сам до денег не жаден и поэтому чувствителен к такого рода замечаниям. Просто он сейчас на мели.
– Вообще обычно я на рекомендации Пополота плюю, – объяснял нам мужик, заполнявший назначение. – Он злится на знатных, потому как когда-то сам был либалзоном. А когда отец умер, то старший брат, вступив в балзонское наследство, выселил их, то есть Пополота и среднего брата. Но как-то недолго прожил – отравился чем-то. Когда средний вступил обратно в дом отца, то предложил и Пополоту вернуться, а тот отказался – побоялся тоже отравиться. Но в вашем случае очень уж красочно он все расписал… Ну всё, держите, – протянул он нам бумаги.